Социально-политическое развитие России в современную эпоху проходит в рамках тенденций модернизации международных отношений. Среди последних выделяется тенденция интеграции национально-государственных и территориально-государственных образований, субъектов хозяйственной деятельности и других социальных акторов в единое мировое сообщество. 'Гражданство (отдельных стран) и мировое гражданство образуют единый континуум, который в своих основных чертах несмотря ни на что уже начинает вырисовываться' [4; С. 244-245]. Процесс интеграции порождает схожие способы воздействия на поведение индивидов и социальных групп в различных общественных системах. В настоящее время это воздействие осуществляется путем внедрения метатехнологий. Как справедливо отмечает М. Делягин, 'метатехнологии все в большей степени будут превращаться во 'вторую природу', образуя рамки и задавая условия развития личности и человечества в целом'[1; С. 93].

Социальные метатехнологии в отличие от традиционных социальных технологий направлены не на манипуляцию сознанием, а на формирование последнего. Выработать определенные убеждения, интересы и ценностные ориентиры их основная задача. Однако, современные метатехнологии формируют массовое сознание только в сфере потребления, невольно утверждая в качестве ориентира достаточно высокие потребительские стандарты западных обществ. Запросы населения в товарах, услугах и социальной поддержке растут значительно быстрее, чем материальное производство. Отсюда, усиление напряженности социальных конфликтов, которые неразрешимы традиционным способом, т. е. перераспределением имеющихся благ и ресурсов. Помимо вышеперечисленных, эмпирически фиксируемых конфликтных ситуаций, можно выделить скрытые, пока не проявившие себя онтологически конфликты, вызванные структурной перестройкой социальной иерархии в мировом масштабе.

Применение метатехнологий задает инвариантную дифференциацию социальных групп. По отношению к метатехнологиям здесь выделяются три группы: те, кто разрабатывает метатехнологии и осуществляет их реализацию, те, кто их применяет, и те, на кого они направлены. К первой группе относится технократическая элита западных стран, которая, благодаря развитию информационных сетей, все в большей степени пополняется квалифицированными представителями других стран. Ко второй группе относится политическая и экономическая элита (или контр-элита) различных стран, ангажированная вестернизированной культурой, особенно ее ориентационной и технологической подсистемами. Оставшаяся часть населения, за исключением тех, кто изолирован от информационных потоков, относится к третьей группе.

Данная дифференциация накладывается на существующую иерархию различных социальных систем, приводя к усложнению социальной онтологии, когда 'все больше редких типов объектов необходимо принимать во внимание и рассматривать как существующие' [2; С. 65]. Однако усложнение иерархии не воспринимается населением, а новые группы не обрели социальной идентичности. Отсюда, возникающие конфликты не проявляются самостоятельно, а лишь служат катализатором традиционных социальных конфликтов. Поэтому основные противоречия приобретают еще более антагонистический характер. Фактическим подтверждением последнего тезиса служат следующие явления:

Чешков М. О видении глобализирующегося мира // Мировая экономика и международные отношения. - М., 1999. - ? 6. - С. 46-54.